Лорел Гамильтон - Поцелуй смерти [Litres]

– Но вот же пуговицы, – сказала она.

Забавно бывает, что кого больше всего волнует: никогда не угадаешь, что это может быть. То, о чем ты никогда бы не подумала, может сильно кого-то напугать, до дрожи, до мурашек, до подкашивающихся коленок. Почему-то ей очень было неприятно, что я режу рядом с аккуратно застегнутыми пуговицами, а не расстегиваю их.

Обычно я прорезаю рубашку быстро и чисто, но сейчас притормозила, действовала не спеша, чтобы она смотрела, чтобы она думала, чтобы ее еще больше вывести из равновесия.

– Ну давай уже, – сказала она, едва сдерживая закипающую ярость. – Разрежь, если будешь резать, или расстегни. Зачем тянуть? Как будто ты кайф ловишь?

Ага, подумала я. Она думает, что то, что я делаю, выглядит чувственно, будто я удовольствие получаю. На самом деле меня это не волновало ни в ту, ни в другую сторону. Времена, когда мне было жутко разрезать одежду, давным-давно миновали. Срезать одежду с любовника, который этого хочет, – весело, сексуально и заводит. Срезать одежду с трупа – ни то, ни другое, ни третье. Просто надо убрать ткань, увидеть грудную клетку, понять, насколько серьезно пулевые ранения повредили сердце, и решить, надо ли его извлекать или моя работа уже сделана. Обнажать бледную прохладную кожу – похоже на разворачивание куска купленного мяса, инертного, неживого, просто мяса, которое, быть может, придется взрезать. Только так можно об этом думать, только так можно это делать и не сойти с ума.

– Да дорезай уже! – почти заорала она.

За спиной у меня открылась дверь – я боковым зрением увидела ее движение, и потому, не отворачиваясь от тела, заметила входящего в комнату Зебровски. Он широко улыбался.

– Что за шум? – спросил он жизнерадостно.

Вампирша попыталась подняться с колен – так ее поставили конвоиры. Мое внимание привлек лязг цепей, и я увидела, как один из конвоиров автоматически положил ей руку на хрупкое плечо и толкнул обратно.

– Скажите ей, чтобы перестала! – попросила вампирша.

– Маршал Блейк в мою группу не входит, – ответил Зебровски. – Она мне не подчиняется.

Вампирша обратила ко мне выпученные от страха глаза. Я, не отводя взгляда, медленно улыбнулась – оттянула губы, чтобы зубы стали видны. Она попыталась отодвинуться, будто вдруг десять футов стало слишком близко. Я улыбнулась чуть шире, и она тихо пискнула, будто хотела захныкать или закричать от страха.

– Пожалуйста! – сказала она, протягивая руку вверх, к полисмену, который не давал ей встать с колен. – Прошу вас, умоляю, я не хочу видеть, как она будет резать Джастина! Не заставляйте меня смотреть!

– Скажите нам, где вампиры, которые убили наших людей, и вам не придется смотреть, – сказал ей Зебровски.

Я прорезала рубашку, и только поднятый воротник удерживал ее на груди – ну, и еще кровь. Материя прилипла.

Отложив ножницы, я стала отдирать ткань от ран – медленно, чтобы звук отлипающей материи был слышен в тишине как следует. И я знала, что для вампирши этот звук куда громче, чем для нас. Я его затянула, чтобы слышалось, как с треском и шипением отделяется ткань от засыхающей крови и остывающего тела. Часть ткани затянуло ударами пуль в раны на груди, и я пальцами стала ее выковыривать. В этом не было необходимости: обычно я срываю ткань одним резким движением, как пластырь с пореза, но я точно знала, что так вампирше по имени Шелби будет куда как неприятнее. И не ошиблась.

– Умоляю, прошу, не заставляйте меня смотреть!

Она протянула руки к Зебровски.

– Скажи нам, где они, деточка, – ответил он. – И эти добрые полицейские тебя отсюда уведут.

– Меня убьют, если я скажу!

– Мы об этом уже говорили: не убьют, если я убью их раньше.

Я заставила себя смотреть на раны, оставленные мною в теле, а не на нее. Пусть подумает, что я с вожделением смотрю на мертвую грудь. Но я не была уверена, что моя игра выглядит достаточно сексуальной – потому что ничего подобного не чувствовала совершенно. Так что я смотрела вниз, чтобы Шелби не видела моего лица.

– Их всех ты убить не сможешь.

– Смотри на меня.

И тут я на нее посмотрела в упор, чтобы она видела выражение моего лица. Я знала, каково оно: холодное, пустое – и с улыбкой. Эту улыбку я видала в зеркалах, очень она неприятная. С такой улыбкой я убиваю или готовлюсь убить. Улыбка, оставляющая глаза холодными и мертвыми. Не знаю, почему я иногда улыбаюсь, когда дело идет о смерти, но так получается невольно, и это жутко, даже мне. Поэтому я улыбнулась вампирше именно так – пусть до нее дойдет как можно лучше.

Она придушенно вскрикнула. С выдохом у нее вырвался сдавленный всхлип.

– Хорошо, хорошо, только уведите меня, пока она еще не… уведите! Не хочу смотреть, не заставляйте меня смотреть!

Она заплакала так, что затряслись худенькие плечи.

– Скажи, где они, – ответила я, – и эти милые полицейские уведут тебя от большого и страшного палача вампиров.

Голос у меня прозвучал низко, глубоко, с мурлыкающей вибрацией. Иногда мне случается так говорить – такой голос хорош и для настоящей угрозы, и в момент настоящего секса. Забавно, что есть вещи, которые годятся и там, и там.

Она сдала нам своих друзей. Назвала три разных дневных убежища. Рассказала, где стоят гробы, и где они прячутся от солнца, и где их найти, когда взойдет солнце и они будут беспомощны.

Я задала последний вопрос:

– Они все такие же недавно мертвые, как и те, что были здесь?

Она кивнула и вытерла розоватую слезу о куртку, проведя по ней щекой, будто ей случалось уже быть в цепях и она знала, как вытирать слезы без рук. Я подумала, насколько же ужасна ее жизнь нежити была до сих пор.

– Кроме Бенджамена, он старше. Он давно мертв.

– Как давно?

– Не знаю, но он еще помнит совет в Европе, и не хочет, чтобы здесь было то же самое.

– Значит, Бенджамен из Европы, – сказала я.

Она снова кивнула.

– Давно ли он здесь, в Штатах?

– Не знаю. Акцента у него нет, но он многое знает. Он знает про совет и про то, какие ужасы совет здесь творил, и что заставлял делать других вампиров. Он говорит, что совет лишает тебя воли, ты делаешь, что тебе велят твои хозяева-мастера, и отказаться не можешь. Мы не хотим быть рабами Жан-Клода или твоими!

В эти слова она вложила серьезный вызов. Я улыбнулась:

– Потом увидимся.

Она сперва не поняла, потом испугалась.

– Я тебе все рассказала, что ты хотела! Как ты сказала, так я и сделала!

– Рассказала, и сейчас тебя уведут в камеру, пока я тут буду вскрывать твоего друга. Тебе не придется смотреть, как мы тебе и обещали.

– Так зачем нам потом видеться?